Кибервойна и международное гуманитарное право

Сегодня не только эксперты по кибербезопасности понимают, что в современных тесно взаимосвязанных и компьютеризованных обществах любое устройство, подключенное к интернету, уязвимо для киберугроз из любой точки мира. 

Мы попросили эксперта МККК по кибервойне и международному гуманитарному праву Тильмана Роденхойзера рассказать нам, какие жизненно важные вопросы обсуждаются в ходе интенсивных межправительственных дискуссий по проблемам существующих и потенциальных угроз в киберпространстве, как применение международного гуманитарного права, которое также называется правом войны или правом вооруженного конфликта, к военным операциям в киберпространстве может помочь предотвратить серьезные угрозы, которые такие операции представляют для гражданских лиц, и почему вопросы, связанные с киберсферой, касаются всех государств.

1. Почему военные операции в киберпространстве вызывают обеспокоенность?

Кибератаки и их последствия принадлежат к числу наиболее актуальных вопросов международной повестки дня. Мы как гуманитарная организация озабочены тем, что военные операции в киберпространстве также становятся частью сегодняшних вооруженных конфликтов и могут нарушить функционирование критически важной инфраструктуры и жизненно необходимых для гражданских лиц служб.

Например, проводится все более широкая цифровизация систем здравоохранения, они становятся все более взаимосвязанными, но часто остаются незащищенными и поэтому оказываются особенно уязвимыми для кибератак. Во время вооруженных конфликтов очень часто в результате артобстрелов повреждаются системы водо- и электроснабжения, а также больницы, и эта инфраструктура функционирует лишь в ограниченном объеме или совсем не работает: можно себе представить, что будет, если при этом произойдет еще и серьезный киберинцидент! Последствия могут быть катастрофическими. Гражданские лица, пострадавшие от конфликтов и насилия, и без того проходят через нелегкие испытания, и дополнительные проблемы им ни к чему.

Кроме того, при осуществлении наших гуманитарных программ мы все больше зависим от цифровых технологий, например при получении и использовании информации, необходимой для планирования и адаптации нашей деятельности или для содействия диалогу между сотрудниками гуманитарных организаций и гражданскими лицами, пострадавшими от конфликтов или насилия. Однако это тоже делает нас уязвимыми для киберопераций, которые могут повлиять на нашу способность предоставлять помощь и защиту во время чрезвычайных ситуаций гуманитарного характера.

Мы также наблюдаем растущий риск намеренного и ненамеренного причинения ущерба пострадавшему населению, в частности путем (злонамеренного) использования данных, распространения ложной или недостоверной информации и риторики ненависти.

Хотя лишь немногие государства публично признали, что они использовали киберсредства для поддержки своих военных операций, по существующим оценкам, военный киберпотенциал разработали — или разрабатывают сейчас — более 100 государств. К счастью, кибероперации во время вооруженных конфликтов разворачиваются не в правовом вакууме: они регулируются международным гуманитарным правом (МГП).

2. О «кибератаках» мы слышим почти ежедневно. Когда к таким операциям применяется международное гуманитарное право?

Действительно, каждый день совершается бесчисленное множество киберопераций: от киберпреступлений и кибершпионажа до так называемых «операций, поддерживаемых государством». К большинству из них МГП не применяется: МГП применяется только к кибероперациям, которые проводятся в рамках вооруженных конфликтов.

Нельзя не признать, что вопрос о применимости МГП к кибероперациям — это камень преткновения в киберпроцессах, проводимых в настоящее время в соответствии с мандатом ООН. Однако эта проблема вызывает меньше противоречий, когда мы говорим с экспертами-практиками. Из них почти никто не оспаривает применимость МГП к кибероперациям во время вооруженного конфликта. Если утверждать обратное, возникает абсурдная ситуация: нанести удар по больнице с помощью ракеты МГП запрещало бы, но этот запрет не защищал бы компьютеры, медицинские приборы и сети той же самой больницы от опасностей кибератаки.

Того же мнения придерживается и Международный суд ООН.

Более сложный вопрос заключается в том, может ли сама по себе кибероперация явиться основанием для применения МГП. Что касается международных вооруженных конфликтов, сложился консенсус относительно того, что «вооруженный конфликт существует тогда, когда государства в отношениях между собой прибегают к вооруженной силе». Но когда наступает этот момент в случае киберопераций, которые физически не разрушают военную или гражданскую инфраструктуру? Это остается неясным.

3. Но разве «кибервойна» не касается только технически развитых государств?

Нет — и так не должно быть. Киберпространство по своей природе предполагает самую широкую взаимосвязанность. Как таковые, кибератаки против одного государства могут затронуть и многие другие, намеренно или случайно, независимо от того, где они совершаются.

Мы видели такие тенденции в последнее время, когда вредоносные программы так быстро распространялись, что едва ли находилась страна, которая бы не пострадала от этого: приостанавливалась работа государственных структур, парализовалась деятельность крупных компаний, не могли функционировать логистические центры, а финансовые потери и стоимость восстановления исчислялись миллиардами. Во время вооруженных конфликтов можно избежать этих последствий военных киберопераций, имеющих неизбирательный и глобальный характер, или по крайней мере ограничить их, если соблюдать МГП.

Эффективное управление кибероперациями во время вооруженных конфликтов является, таким образом, насущной заботой для всех государств, независимо от уровня их технического развития, их военных кибервозможностей или участия в вооруженных конфликтах.

4. Является ли существующее международное гуманитарное право адекватным и достаточным для применения в киберпространстве или нужна новая киберконвенция?

Одна из сильных сторон международного гуманитарного права заключается в том, что, как подчеркнул Международный суд ООН, оно разработано таким образом, что применяется «ко всем формам военных действий и всем видам оружия», включая «военные действия и оружие будущего».

Его основные нормы просты и ясны: запрещено нападать на гражданских лиц и гражданские объекты; нельзя применять оружие неизбирательного действия и осуществлять неизбирательные нападения; запрещены несоразмерные нападения; необходимо относиться с уважением к медицинским службам и обеспечивать их защиту.

Ко всем военным операциям — как к кинетическим, так и к кибернетическим — применяются и в ходе таких операций должны соблюдаться одни и те же нормы и принципы, включая принципы гуманности, военной необходимости, проведения различия, соразмерности и принятия мер предосторожности.

Тем не менее, есть вопросы, по которым государства и различные эксперты никак не могут прийти к согласию и которые требуют выяснения. Например, существуют разногласия относительно того, распространяется ли на данные гражданских лиц, существующие только в киберпространстве, та же защита, что и на гражданские объекты. Такие разногласия относительно толкования правовых норм существовали всегда, не ставя под вопрос применимость этого права как такового.

Решение относительно того, нужна ли новая конвенция по киберпространству, будет иметь значение не только для применения киберопераций во время вооруженных конфликтов, но и для гораздо более широкого спектра международно-правовых проблем.

На наш взгляд, если будут разработаны новые нормы для регулирования киберопераций во время вооруженного конфликта, они должны опираться на существующие правовые нормы, в частности нормы МГП, и усиливать их. И до тех пор пока не будут разработаны дополнительные нормы, любые кибероперации во время вооруженных конфликтов должны вестись с соблюдением существующих норм МГП.

5. Узаконивает ли международное гуманитарное право милитаризацию киберпространства или ведение кибервойны?

Нет. Утверждение о том, что международное гуманитарное право применяется к кибероперациям во время вооруженных конфликтов, не узаконивает кибервойну, точно так же как МГП не узаконивает никаких других форм ведения войны.

Вообще, участники межправительственных дискуссий неоднократно высказывали опасения, что ведение войны может быть узаконено. Однако в 1977 г. государства отреагировали на эти опасения, записав в преамбуле Дополнительного протокола I к Женевским конвенциям 1949 г., что международное гуманитарное право «не может быть истолковано как узаконивающее или санкционирующее любой акт агрессии или любое другое применение силы, несовместимое с Уставом Организации Объединенных Наций».

Нормы международного гуманитарного права и Устав ООН не одно и то же, однако они дополняют друг друга. В частности, Устав ООН запрещает применение силы кроме случаев самообороны или случаев, когда оно санкционировано Советом Безопасности ООН. Он также требует, чтобы международные споры разрешались мирными средствами. Если же, тем не менее, начинается вооруженный конфликт, то применяется международное гуманитарное право, содержащее положения, предоставляющие жизненно важную защиту гражданским объектам и лицам, которые не принимают (гражданские лица) или перестали принимать (например, раненые военнослужащие или военнопленные) участие в военных действиях.

МГП не заменяет собой и не отменяет Устава ООН, но дает дополнительную защиту жертвам войны в случае, если война начнется.