Война в городах: Славянск, Украина

Мы беседовали с Екатериной Мавроди-Мисюрой. Она занимает должность сотрудника по вопросам предоставления защиты в Славянске (Украина) и оказывает поддержку людям, родственники которых пропали без вести из-за вооруженного конфликта.

Давно ли вы работаете на этой должности?

Я пришла в МККК в 2014 г. и успела поработать по разным направлениям, включая здравоохранение, оказание экономической поддержки и оперативную деятельность на местах как в подконтрольных, так и в неподконтрольных правительству районах по всей Украине.

Благодаря этому опыту я хорошо представляю себе масштабы деятельности МККК, которая принесла большую пользу семьям пропавших без вести, поскольку как потребности этих семей, так и виды помощи, которую мы им оказываем, очень разнообразны.

В 2016 г. я начала заниматься вопросами, связанными с пропавшими без вести: мы оказываем поддержку людям, чьи близкие пропали без вести в результате вооруженного конфликта. Еще один вид деятельности, которым я занимаюсь, — это восстановление семейных связей (ВСС) между родственниками, потерявшими контакт друг с другом из-за конфликта.

Вы можете рассказать в общих чертах, какие категории людей обычно пропадают без вести и кто обращается в МККК с запросами о розыске?

Большинство пропавших без вести из-за вооруженного конфликта на территории Украины — мужчины трудоспособного возраста (30-50 лет), которые были основными или единственными кормильцами в семье.

В свою очередь, подавляющее большинство тех, кому я оказываю поддержку, — матери и жены. Они хотят знать, где их сыновья и мужья.

Каждый день приносит им страдание, они тревожатся за своих близких, судьба которых им неизвестна, они переносят тяготы, связанные с конфликтом. Им необходима помощь в удовлетворении самых насущных потребностей, равно как и в решении правовых и административных вопросов, связанных с безвестным исчезновением.

Как проводится розыск, и как вы их поддерживаете?

Обычно мы получаем запрос от члена семьи.

Мы просим его прийти к нам в офис и затем общаемся.

Сначала мы говорим о том, что произошло. Чтобы мы могли начать работу в соответствии с нашим особым мандатом, исчезновение должно иметь отношение к вооруженному конфликту.

Когда мы открываем дело, нам нужно очень четко сказать людям, что мы можем сделать, а что — нет. К сожалению, из-за обстановки в зоне конфликта мы не можем проводить там активный розыск.

Но мы можем сотрудничать с правоохранительными органами, органами власти, учреждениями здравоохранения (в том числе больницами и моргами) и другими организациями, которые могут предоставить нам полезные сведения.

Мы выясняем, могут ли пропавшие без вести находиться где-нибудь под стражей и потому быть не в состоянии связаться с родными, есть ли у государственных органов информация о человеке, которая поможет определить его местонахождение, не было ли обнаружено где-нибудь мертвое тело.

Мы также оказываем людям административно-правовую поддержку и помогаем разобраться со всеми документами, которые необходимо оформить, когда пропадает без вести член семьи.

Но этим наша поддержка далеко не ограничивается.

В каждом случае мы проводим широкую оценку потребностей. Семьи пропавших без вести страдают от последствий конфликта: у них разрушены дома, им не на что жить и, в довершении ко всему, близкий человек пропал без вести.

Одним мы предоставляем психологическую поддержку, помогаем справиться с потерей, болью и тревогой, вызванными тем, что они ничего не знают о судьбе мужа, отца или сына.

Для других крайне необходима финансовая поддержка, потому что в одночасье пропал их единственный кормилец. Матери и жены часто просят нас помочь разыскать пропавших без вести, и при этом выясняется, что у них самих нет даже самого необходимого, что им едва удается найти хоть какое-то пропитание, хоть какую-то одежду для детей. Некоторым семьям мы выделяем небольшие гранты или оказываем другую финансовую поддержку, помогаем найти стабильный источник дохода.

Многим просто нужен собеседник, чтобы выговориться. Кто-то, кто их выслушает. Кто-то, кому не все равно. Такая беседа доказывает, что их пропавшие родные не забыты.

У одной из наших подопечных — ей семьдесят лет — во время конфликта пропали без вести оба сына.
Она живет одна в маленьком домишке и частично потеряла зрение. Она милая и обаятельная. И очень одинокая.

Я приходила к ней домой рассказать о том, как идет розыск, и через какое-то время у меня возникло такое чувство, что я навещаю родного человека. Знаю, что для нее это было очень важно.

У другой женщины разбомбили дом, и ей было негде жить. Мы садились в машину МККК и разговаривали. Она говорила, что ей это очень помогает.

Как давно пропали без вести родственники этих людей?

Сейчас я веду в нашей местности семьдесят четыре дела. Большинство пропало без вести в 2014-2016 гг. Так что основная масса числится пропавшими без вести пять лет и больше.

Поскольку прошло так много времени, большинство наших подопечных начинает терять надежду на то, что их родные когда-нибудь вернутся, и даже на то, что удастся узнать, где они погибли.

Они больше не плачут у нас в офисе или когда мы приходим к ним. Однако для меня это не менее мучительно. Бывает и хуже: люди сдались, потеряли надежду.

Но мы можем их выслушать. Помочь им, где это возможно. Может показаться, что это очень мало, но это так важно! 

Как живется в Славянске сейчас?

Чем ближе к линии соприкосновения, тем больше видимых следов войны: поврежденные снарядами здания, тревожное чувство, когда конфликт обостряется, иногда вводятся ограничения.

Тем не менее, хотя в Славянске, как и во многих других городах, не находящихся непосредственно в зоне конфликта, много перемещенных лиц, на первый взгляд все выглядит нормально.

Однако вооруженный конфликт и его последствия все равно ощущаются.

Мы помогаем одной женщине, ей лет шестьдесят. У нее во время конфликта пропал сын.

Я вижу ее почти каждый день, мы соседки и по вечерам вместе выгуливаем собак. Она живет одна со своей собакой.

Для наших соседей, которые с ней близко не знакомы – только «здрасьте» и «до свидания», – она просто дама с собачкой.

Они не знают, как болит у нее душа.

Ее горе невозможно увидеть или потрогать руками. Внешне оно никак не проявляется.

Это не рана, нанесенная оружием. У нее душа ранена. И боль не отпускает ни на день.

Как живут семьи, разлученные конфликтом?

Многие из нас разлучены с родными и близкими. У некоторых, например у меня, родственники оказались по ту сторону линии соприкосновения.

Я живу с мужем и дочерью, а мои родители — на территории, неподконтрольной правительству, и ездить с одной территории на другую нелегко. И раньше было непросто, а теперь, в пандемию, некоторые пограничные переходы закрыли.

Многим из тех, кому раньше надо было проехать семьдесят километров, чтобы повидать близких, сейчас надо проехать тысячу. Многим это просто не под силу, у них дети, пожилые родственники, мало денег, и с работы они надолго отпроситься не могут.

Это значит, что моя дочь не может увидеться с бабушкой и дедушкой. Мы не можем всей семьей поехать в гости к родным и друзьям. Есть города, которые находятся друг от друга совсем близко, на расстоянии 15–20 километров. Видно, что там происходит, видны окна домов, но приехать туда нельзя. Встретиться с дорогими тебе людьми нельзя.

Это очень тяжело, но есть надежда, что когда-нибудь все это кончится. Тем, у кого родственники пропали без вести, гораздо труднее.

Вот почему наша работа так важна: мы сделаем все возможное, чтобы помочь.